Гоголь, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Тургенев, Чернышевский, Булгаков, Распутин, Потемкин….

15 Апр 2021, 18:00
10796
4
Гоголь, Салтыков-Щедрин, Достоевский, Тургенев, Чернышевский, Булгаков, Распутин, Потемкин….
Лаборатория творчества

Стоят (слева направо): Писатель Михаил Тарковский, Светлана Семенова, в глубине Вячеслав Лютый, Александр Проханов, Алексей Коровашко, Капитолина Кокшенева, Ирина Мухранели, Антоненко Сергей, Александр Потемкин (с дочерью), Ирина Толмачева.

Сидят (слева направо): Валентин Никитин, Захар Прилепин, Роман Багдасаров, Дмитрий Орехов.


В 2010г. вышла в свет книга Александра Потемкина «Кабала».

Ольга Георгиевна Дилакторская рассказала о потемкинской идее и концентрации русской силы от «Записок из подполья» к «Кабале», о связи поколений и героях-преемниках в русской литературе.

Ольга Георгиевна Дилакторская, доктор филологических наук, профессор, известный литературовед, один из ведущих специалистов по истории русской литературы ХIХ века, заслуженный работник высшей школы РФ, известная исследовательница творчества Ф.М. Достоевского, член Международного общества Ф.М. Достоевского, действительный член-корреспондент Международной академии акмеологических наук. Автор семи книг и монографий, в том числе «Фантастическое в «Петербургских повестях» Н.В. Гоголя» (1986) и «Петербургская повесть Достоевского» (1999). Свыше 200 ее статей опубликовано с 1973 года в научных академических журналах: «Русская речь», «Русская литература», «Филологические науки» и др.

Главная идея Александра Потемкина – разобраться в современном русском человеке и предложить пути его изменения. Эту задачу он решает во всех своих произведениях: «Изгое», «Игроке», «Бесе», «Кабале», «Русском пациенте» и в других. За ней встают насущные проблемы действительности, актуальные для современного дня: сиротство и детство; высшее и среднее образование, бюрократия и коррупция, правда и правосудие, военная служба и т.д. Без их решения невозможно представить себе будущее русского мира, а без русского мира немыслимо существование и всей мировой цивилизации.

Всматриваясь в образ современности, понимая, что экономические реформы в России опять увели не в ту сторону, Потемкин вокруг себя видит разорение, нищету, деградацию человека и народа. Отказавшись от пастельных красок, он рисует действительность без прикрас – какова она есть. Не вызывает сомнений, что мы, как читатели, еще станем свидетелями торжества потемкинской идеи о земном рае, о возможном выходе из мрака безысходности и социальных пороков. Путь этот не короткий и не близкий. О нем размышляли Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, М.Е. Салтыков-Щедрин, Л.Н. Толстой, М.А. Булгаков, В.Ф. Тендряков, В.Г. Распутин и многие другие. Современники, как правило, обрушивались на них с беспощадной критикой, категорически не приемля их понимания действительности, их видения русского человека и России.

«Мертвые души» Гоголя сравнивали с изображением ада. Достоевский писал: «Мертвые души» давят на ум, вызывают в русском уме самые беспокойные мысли». Известно, что поэма эта, в бесконечных спорах о данном произведении, о пути России, о мертвой душе русского человека привела к появлению двух направлений в отечественной общественной мысли – западников и славянофилов, в мировоззренческом плане противостоящих друг другу и в наши дни.

Салтыкова-Щедрина, за его «Историю одного города», обвиняли в том, что он, якобы, оболгал историю России и типичные черты русского национального характера. Достоевскому, за его особый взгляд на российскую действительность, был приклеен ярлык «жестокого таланта». Автор «Кабалы» сам признает существование генетической связи своего творчества с классической русской литературой в лице Гоголя, Достоевского, Салтыкова-Щедрина, Л. Толстого, с русской традиционной духовностью, питающими его и развивающими как писателя. Творчество Александра Потемкина наилучшим образом свидетельствует о появлении таланта, способного размышлять о русском человеке аналитически и эстетически. Нет, не прервалась славная эстафета поколений, не осталось в прошлом золотое время русской литературы, порождающей и в наши дни достойных преемников.

Роман «Кабала», как я вижу, является репликой на повесть «Записки из подполья» Достоевского. «Скрепы» ощутимы в главных направлениях и, прежде всего, в проблеме того, как строится личность главного героя. Вероятнее всего, прослеживаемая нами близость отнюдь не случайна.

Не следует забывать, что «Записки из подполья» (1864) являются не просто плодом раздумий Достоевского о человеке 60-ых гг. XIX в. Это произведение стало своеобразной формой полемики автора со своими современниками о «новом человеке», о преобразующейся России и ее высоком предназначении, об особом «русском» пути в общем процессе развития всего цивилизованного мира. Ведь еще совсем недавно, в 1861 г., в Российской империи произошло знаменательное событие, каковым стало отменена крепостного права. Оно повлекло за собой самый настоящий переворот в сознании русского человека, в состоянии русского общества, потребовав ответы на множество вдруг ставших актуальными вопросов. Какие люди станут реформаторами стремительно меняющегося мира? Как будут выглядеть «новые люди» и что станут представлять собой новые нравы и общественные устои российского общества?

На первый план в русской литературе выступил построенный по рациональным законам современный человек. Отчего же зависит природа человека? Что ее формирует? Достоевский, пребывая на каторге, смог на личном опыте убедиться, каков на самом деле человек, как строятся его отношения с товарищами, с родственниками, с правдой, с Богом, с собственными преступными деяниями – то есть рассматривая эту проблему через призму широкого круга взаимодействий. В «Записках из подполья» он объясняет, что (и это нашло отражение в письме юного писателя к брату) «человек есть тайна и ее надо разгадать, и, если для этого потребуется вся твоя жизнь, - не жалей ее».

В «Записках из подполья» настало время размышления о «тайне» человека. По Достоевскому, нельзя постичь человека арифметическими методами, как в таблице умножения! 2 х 2 = четыре. Нет, утверждает писатель: «2 х 2 = пять – премилая иногда вещица». Рассчитывая одно, вполне можно получить совсем другое. Об этом предупреждал он и Тургенева, и Чернышевского. Теории «разумного эгоизма» и «пользы и выгоды» в глазах каторжанина Достоевского потерпели сокрушительный крах. Человека нельзя отрегулировать так, чтобы заставить подчинить свою волю «пользе ради выгоды». Что полезно, то и выгодно, а что выгодно, то и полезно. Главное для человека не осознание, где для него кроется польза и выгода, а заявление своеволия вопреки своей выгоде и пользе.

Парадоксалист Достоевского утверждал: «сама наука научит человека <…>, что ни воли, ни каприза на самом деле у него нет, да никогда и не бывало, а что сам он не более, как нечто вроде фортепьянной клавиши или органного штифтика; и что сверх того, на свете есть еще законы природы; так что все, что он ни делает, делается вовсе не по его хотенью, а само собою, по законам природы <…> за поступки свои человек отвечать не будет и жить ему будет чрезвычайно легко. Все поступки человеческие будут расчислены тогда по этим законам, математически, вроде таблицы логарифмов, до 108 000, и занесены на календарь. <…> Тогда-то настанут новые экономические отношения <…>, тоже вычисленные с математической точностью <…>, исчезнут всевозможные вопросы <…>, тогда выстроится хрустальный дворец».

Достоевский в «Записках из подполья» проводит свой эксперимент, и показывает, что Парадоксалист – индивидуалист, стремящийся защититься от влияний среды, общих социальных процессов, выделиться из «муравейника», претендуя на отдельный и собственный жизненный путь. Главная задача такой личности не быть «винтиком», «клавишей», расчетной единицей в руках тех, кто определяет «законы природы и бытия». Вся воля такого героя направлена против этой естественной, но косной силы. Он добровольно устраняется от созидательного участия в построении мировой гармонии и когда все человечество по кирпичику понесет на строительство хрустального дворца, ему хватит решимости пойти чай пить («свету провалиться, а чтоб мне чай всегда пить»[1] – и не будет тогда возможен образ всемирного счастья.

Парадоксалист отделяется от мира, уходит в подполье. Герой откровенно неудовлетворен состоянием мира, но и мир побуждает его к изоляции в подполье, к уединению, к превращению в мышь, к добровольному отчуждению от человеческого рода.

«Подполье» – не только особая среда и особая форма существования, но и вызов, направленный против общего социального миропорядка. В идее «подполья» находит выражение стремление Парадоксалиста не подчиняться общим законам социума и универсума, его своеволие. «Подполье» становится формой самозащиты от внешнего мира и почвой, а также собственной вселенной героя. В «подполье» личность, хотя и поставлена в зависимость от условий и обстоятельств, в которые она заключена, хотя и несет на себе груз прошлого, отпечаток старых и новых цивилизаций, но ищет полной свободы, стремится к независимости от всяких обязательств.

Именно в «подполье» как бы найдена формула полной свободы. Здесь до максимальных пределов реализовано желание быть самим собой, свободное от каких бы то ни было общественных правил, норм морали и нравственности. Этика «подполья» – отсутствие лжи и срывание масок. «Подполье» позволяет предстать в самом неприглядном, обнаженном виде, вывернуть наизнанку все закоулки души, скрываемые, постыдные, низкие, лишенные всякого эстетизма, романтического ореола, демонизма. Функция «подполья» проявляется не только в самообнажении героя, в срывании масок со всех, компрометации идей и моделей поведения «новых людей». Забившись в «подполье», он вместе с тем постоянно «высовывается», ведет полемику с отечественными и европейскими философами и социологами.

Его понимание человека (для подпольного нет важнее проблемы, чем проблема личности) обретает особое, вполне самостоятельное значение на фоне концепций о человеке западноевропейских философов: Ж-Ж. Руссо, Ш. Фурье, И. Канта, И. Фихте, Ф. Шеллинга, Г.В.Ф. Гегеля, О. Конта, А. Шопенгауэра, М. Штирнера, Г.Т. Бокля, И. Бентама. Гармонично вписываются и трансформированные идеи Н.Г. Чернышевского, Н.А. Добролюбова, В.Г. Зайцева. Легко улавливается общность спектра вопросов и категорий, решением которых в равной степени озабочены и герой Достоевского, и всемирно известные философы. В их диалектике антимоний, прилаженных к модели человека, выявлены начала родовые и видовые, разум и натура, добро и зло (в оценке их первопричинности), долг и своеволие, прекрасное и безобразное, идеальное и материальное, искусственное и природное, естественное и т.д. Все эти антиномии играют роль стержня, на который как бы «нанизываются» концепции и позиции различных философских школ.

Парадоксалист полемизирует не с отдельной, «именной» философской системой, например – Чернышевского или Гегеля, а со всем философским знанием, прежде всего – с западноевропейским, претендующим на универсализм оценок состояния социума, универсума и человека (как создания мира и Бога). Потоки идей сталкиваются и оспаривают друг друга в бесконечном диалоге. Если идея Канта о «высоком и прекрасном» вызывает у Парадоксалиста недоверие и насмешку, то другая его идея – «о чистом разуме» используется героем Достоевского в полемике с другими оппонентами, особенно с предложениями позитивистов.

Парадоксалист, основывавший свою жизнь на самости и своеволии, сам ощущает, что его подпольное существование не спасение, а болезнь. Вместе с тем, если для Шеллинга в своеволии обнаруживается гибельный, отрицательный смысл, для подпольного героя в своеволии заключена положительная идея: в своеволии он ощущает идею свободного выбора, свободного проявления личности. Как видим, философ в своеволии усматривает ложное значение сущности человеческой свободы а Парадоксалист – истинное.

Парадоксалист считает, что страдания не только удел человека, но и его необходимейшая потребность («страдание-то ему равно настолько же выгодно, как благоденствие» (Д., 2, 119).

Итак, Достоевский показывает, что человек из русского большинства – не рационален, а иррационален по своей природе, ищет не пользы и выгоды, а страдания и своеволия. Вот он, подпольный тип и есть новый человек, общечеловек, представитель всемства. Этот тип, человек из реторты, выращен не естественным, а искусственным путем, произошел из книжки, «мертворожденный», признает сам себя за мышь, а не за человека» [Д., 2, 104].

Гомункул подполья так задуман автором, что он объединяет в одну структуру земное и неземное, человеческое и нечеловеческое, высшую и низшую ветви эволюции, реальное и фантастическое. Герой претендует на роль Спасителя, Христа, одновременно исполняя роль демона, Дьявола, Антихриста, Наполеона. Он без труда усваивает чуждое ролевое поведение, его сущность мгновенно трансформируется в звериную (в мышь, червяка, паршивую лохматую шавку).

Парадоксалист норовит быть каким-то небывалым «общечеловеком»; именно к этому типовому масштабу устремлены приведенные выше степени обобщения и интеграции. Тип героя формируется в русле литературной традиции, сосредоточив в себе типы чиновника, романтика, «лишнего человека», «новых людей», учитывает христианско-религиозную символику, но и вбирает в себя низшую ступень эволюционного развития[2]. Вместе с тем подпольный герой признается: «Я <…> ничем не сумел сделаться: ни злым, ни добрым, ни подлецом, ни честным, ни героем, ни насекомым» (Д., 2, 100).

Как же соотнести «общечеловека» (высшая ступень эволюционного, культурно-исторического обобщения) с «ничем», с практическим нулем, с мистической пустотой, с отсутствием или полным прекращением эволюции (высшим признаком предела сущего – земного и космического универсума)?

Все эти понятия были предметом рассмотрения в «Записках из подполья»: здесь шел спор о социализме, о новой и старой цивилизации и, наконец, о «мертворожденном» «общечеловеке» – «звере» как о результате социального противоестественного эксперимента – его исходе из «реторты», получения из пробирки.

Как видим, отраженность исторических реалий влечет за собой перекличку и содержательных явлений. В 60-ые годы XIX века Россия вышла на свой новый исторический рубеж. Свобода народа повлекла за собой проблемы свободы личности, свободы волеизъявления, необходимость создания нового русского мира и т.д. В 80-90-е годы XX века Россия вновь обретает особый путь, становится качественно более совершенным государством, в котором вновь возникает проблема появления нового человека, наилучшим образом приспособленного к жизни в стремительно меняющихся социальных реалиях. А. Потемкин в романе «Кабала», также, как и в других своих произведениях, размышляет о том, каким должен быть этот изначально непредсказуемый социальный процесс, можно ли оказать на него влияние, какие при этом использовать способы воздействия? В собственном, эволюционном понимании человека, он, вслед за Достоевским, делает шаг, логически продолжающий традицию автора «Записок из подполья». Его герой Петр Петрович Парфенчиков («Кабала») – наркоман, человек, отвернувшийся от общества потребления, пресытившийся всем, кроме маковой головки, опиумной отравы. За его плечами престижный ВУЗ, востребованная профессия, работа в элитном офисе, обеспеченное будущее, наследство от родителей, иными словами, все перспективы безбедного существования в рамках московского комильфо. Он носит костюмы от самых модных модельеров, тусуется в известных элитных клубах, отдыхает на фешенебельных курортах и окружен подругами в соответствии с рекламными стандартами.

Петр Парфенчиков, на современном сленге, безукоризненно упакованный человек. Но в жизни и таких типажей кое-что происходит неожиданное. В свое время родители откупили его от армии, устроили его на учебу в солидный ВУЗ, помогли устроиться на престижную работу. Но пресыщенный земными удовольствиями молодой человек (которому всего лишь тридцать лет), умудрился пустить на ветер родительское наследие – и заводик, и фабрику, и остальную недвижимость (дома, квартиры, земельные участки), будучи не в силах отказаться от привычной жизни праздного наркомана. В итоге отец его запил и оказался в психушке, а дед с бабкой – в доме для престарелых. Герой вынужден сокращать свои расходы, отказаться от внешнего лоска, но не изменил только одной своей страсти к наркотикам.

В полной мере осознавая краткосрочность своего дальнейшего земного бытия (а ему предрекается не более трех лет жизни), Петр Парфенчиков продолжает принимать наркотики, как источник кайфа, реальных наслаждений, ощущений свободного полета фантазий и иных удовольствий, тешущих его умирающее «я». Все теряет смысл в сравнении с этими переживаниями. Все, кроме одного странного, на первый взгляд, замысла. Он уезжает из Москвы, перебирается в провинциальный Кан Красноярского края, становится жителем Сибири. Это его подполье на новом для него месте он приобретает землю и собирается выращивать мак. Так решил распорядиться своей судьбой бывший москвич, наркоман, претендовавший на положение сверхчеловека, на место Бога.

Сорокалетний герой Достоевского ушел в подполье на двадцать лет, чтобы в себе ощутить силу Христа и антихриста, мощь Наполеона, равенство с Богом. Нечто подобное можно усмотреть и в герое Потемкина, в конченном наркомане, презревшем, как и Парадоксалист, выгоды и блага действительности ради своих безумных фантазий и необузданного своеволия. У Петра Петровича Парфенчикова есть и своя идея: организация модификации человека с небывалым доселе ДНК. В романе представлены несколько путей достижения этой зловещей цели. Первый путь связан с волшебным действием маковой головки, а второй – с нанопилюлей ничтожного очкарика доктора Кошмарова. Не менее колоритен и третий путь – эксперимент с ДНК крови русского, немца, еврея, грузина и китайца. В пробирке-тигле должны соединиться, в сущности, национальные особенности самых разных народов, чтобы зародить общечеловека, идеального нового обитателя планеты Земля, способного представлять человечество в период Апокалипсиса и после него.

Петр Парфенчиков решил купить проститутку, чтобы она, за соответствующее вознаграждение, родила ему ребенка, зачав от откровенного наркомана, от его пораженной пороком спермы. В этом и состоял его собственный эксперимент.

Гомункул Александра Потемкина имеет не мистическое, а конкретные реальные очертания, научное обоснование, нефантастическую природу. Достоевскому и людям его эпохи невозможно было даже представить себе некую суррогатную мать, своеобразный контейнер для зачатия и вынашивания ребенка. А ведь младенцев по заказу может появиться на свет и двое, и трое. Родить можно от донора-мужчины, от мертвеца с его замороженной спермой, с замороженной женской яйцеклеткой: биоматериал при необходимости может работать и вопреки естественным законам природы, даже тогда, когда у женщины или мужчины истекает возраст деторождения.

В нашем современном мире возможно все. Наука шагнула в самые заповедные зоны, где происходят удивительные таинства зачатия, вынашивания ребенка. Но чуда нет – Бог дал, Бог взял. Нет жизни как дара и нет смерти как наказания. Есть только жестокая реальность, которая ведет к пределу «все дозволено», за которым начинается хаос, Апокалипсис. Долг писателя состоит в том, чтобы докопаться до сути этих событий, размышляя над тем, можно ли все это остановить и как именно? И нужно ли вообще препятствовать трагическим последствиям вседозволенности? Например, из пробирки произвести необходимое количество миллионов людей и решить проблему демографического провала: все решают только деньги, в современном мире нет места божьему промыслу. А ведь так можно и ЧЕЛОВЕКА потерять. И здесь никакие, даже самые изощренные фантазии, не помогут!

У Потемкина, в отличие от Достоевского, не было оппозиционеров, размышляющих о природе человека, о типе новых людей для новой России – ни писателей, ни философов. А была неопровержимая и мрачная реальность: наркоманизация молодого населения страны, отклонение его от нормального человеческого развития, угроза вырождения русского этноса.

В поддержку Парфенчикову писатель создает образ Григория Семеновича Помешкина, самовлюбленного типа, своеобразного нарциссомана, из которого главный герой создает нового поклонника маковой головки. Они оба, как забракованные наркоманы, подвергаются экспериментам доктора Кошмаров, участвуют в выделку нового человеческого типа русского этноса.

К слову сказать, Достоевский Парадоксалисту не дал имени, таким образом, лишил его ангела-хранителя. Потемкин наделил своих героев именем отчеством и Фамилией. Но какими? Неподчеркивающими, а нивелирующими их индивидуальность, стирающими родовую связь.

Давайте посмотрим, зачем Достоевский в текст «Записок из подполья» ввел образ проститутки Лизы? И не по той ли самой причине на страницах «Кабалы» Потемкина появляется падшая женщина Катерина Лоскуткина? Не являются ли эти представительницы древнейшей профессии в общих сюжетах этих произведений избыточными? Зачем вообще двум авторам, творчество которых соответствует различным историческим эпохам, понадобились подобного рода женские образы? Чтобы выставить главных героев в качестве неких спасителей заблудших?

По мысли Достоевского, как бы ни пал, как бы ни заблудился русский человек, в его сердце не искорениться, не зачерствеет жажда правды. В моменты самого полного безобразия, он всегда будет осознавать себя лишь только безобразником и никем более; но для него есть где-то высшая правда и что эта правда превыше всего. В Парадоксалисте тоже живет это непоколебимое стремление к истине и правде, это тревожащее ощущение собственной неправоты и неистинности, эта жажда окончательной гармонии и совершенства, как во всяком русском человеке. И именно в этом направлении открывается для героя, с точки зрения автора, выход из подполья, перспектива другой жизни, прикосновения к народной правде.

Встреча Парадоксалиста с Лизой представляется чрезвычайно важной, ибо эта героиня в «Записках из подполья» - носитель почвенного, народного начала. Она, со всей присущей народному духу трезвостью и холодностью признает свою вину и сурово себя судит. И, одновременно, с горячностью Лиза верит, что выберется из омута порока и разврата, выйдет на новую, чистую дорогу. В ней сосредоточена некая нравственная сила, правда и чистота, которые заставляют Парадоксалиста, спустя годы, испытывать жгучий стыд даже в своих собственных воспоминаниях, под влиянием одного только взгляда Лизы и ее невидимого присутствия, ощущать нищету и наготу духа своего, личную низость и откровенность нравственного безобразия.

Это воспоминание никогда не позволит главному герою успокоиться. Лиза для Парадоксалиста становится единственным упреком, которым он никогда не сможет пренебречь, закрыться от него с помощью своей философской диалектики, системой самозащиты, увильнуть в лазейку самооправданий. Эта женщина начинает играть в повести функцию исправительного наказания для героя, «выталкивающего» его из подполья, пробуждающего в нем потребность в раскаянии и прощении.

Катя Ласкуткина в «Кабале» – молодая женщина, совсем недавно приехавшая в провинциальный Кан. Трудолюбивая, упорная, она работала продавщицей в магазине, хотя готова была быть и разнорабочей на железной дороге, и стряпухой на сезон в бригаде лесорубов. Именно ее выбрал Парфенчиков для национального эксперемента, подложив в предназначенный ей кусок торта нанопилюлю.

Светловолосая, с огромными голубыми глазами, Катя предстает пред нами хромоногой, но от природы доброй женщиной. Впрочем, ее хромоногость ничуть не портит образ жертвы эксперимента Парфенчикова. Из всех подопытных, Катя Лоскуткина оказалась наилучшим экземпляром, призванным «улучшить» русский этнос. В процессе эксперимента, с ней происходит фантастическая метаморфоза: из дурнушки она превращается в красавицу; забитая, глупая и недалекая вдруг становится уверенной в себе, умной, смелой, дальновидной и предприимчивой.

Ни Григорий Семенович Помешкин, ни Петр Петрович Парфенчиков не удостоились чести перерождения. Только Катя Лоскуткина смогла преобразоваться в качественно более совершенную личность. Почему именно она? Женское природное начало отличается мягкостью, склонностью к состраданию, к проявлению жалости и сочувствия, то есть подлинных качеств истинной добродетели.

В начале 90-х годов ХХ века пенсионерка из деревни Ангелово из средней полосы России всю свою пенсию перевела на Камчатку, узнав, что там население бедствовало: продукты туда не довозили, свирепствовал топливный кризис, усиливались проблемы с подачей тепла и электроэнергии, повсюду царили безденежье и полная безысходность. Обычная деревенская бабка рассуждала весьма просто: у меня коза есть, картохочка, да и соседи, при необходимости, помогут – проживу как-нибудь. А вот тем, кто на Камчатке, по ее разумению, живется сейчас гораздо труднее, значит и пенсия бабкина там пригодится. Вот он, образец народного участия, когда отдается последнее, без расчета на отдачу. Это удивительное свойство русской народной души понимают и Достоевский, и Потемкин.

«Кабала» – это «сочинение для самого себя», своеобразная исповедь, как и «Записки из подполья». Достоевский выбрал тип исповеди М.Ю. Лермонтова, а не Руссо. Парадоксалист, подобно Печорину, очищает свою душу не для читателя, а только для удовлетворения собственной потребности и занимается самоанализом: изучая себя, постигает других.

Петр Петрович Парфенчиков предельно откровенно раскрывает все закоулки своей наркоманской души, переживания в момент высшего воспарения или ломки, периоды выхода из нее, возвращение к обычному режиму жизни, божественное ощущение – все достоверно, реально почти документально, исповедально. «Сочинение для самого себя» создается героем не для чужих глаз и ушей, не в качестве воспитательного эффекта, как у Руссо, а для практического пользования в случае экстренной необходимости. Потемкин захвачен одним: возможным спасением русского человека, поиском того, как можно этого в современных условиях достичь – без демагогии идеологии, религиозных сентенций, а с помощью здорового образа жизни, нравственного отношения к себе, к миру, к обществу, к людям, понимания традиционных национальных ценностей. Но действовать нужно не по указке, не принудиловкой, не экономическими рецептами, свидетельствующими о нашей всеобщей неграмотности, неспособности защитить себя ни в суде, ни рабочем месте, ни в ЖКХ, не в больнице, пасующими перед любыми обстоятельствами – будто не было народа-победителя во Второй мировой войне.

В нашей истории такое уже бывало. Однако собиралась русская сила, концентрировалась и возрождалась. Хочу спросить у А. Потемкина: «Дошли ли мы до того предела, за которым наступает нетерпение, скифский порыв и прорыв?» Только осознаю, что к этому пределу на всех подводит творчество А. Потемкина, который не позволяет никому отдельно и всем вместе улизнуть в лазейку равнодушия и отчуждения. Неужели опять ждать кровавого испытания? Именно так раскрывают «Записки из подполья» Достоевского «Кабалу» А. Потемкина.

Дилакторская Ольга Георгиевна доктор филологических наук, профессор ДВФУ

Презентация романа "Кабала" Александра Потёмкина. Центральный Дом Литераторов на Youtube: https://www.youtube.com/watch?v=2JJh_9gE_AQ

[1] Достоевский Ф.М. П.с.с.: в 30-ти т.т. Л.: «Наука», 1975. Т. 5. С. 174. Далее в тексте – (Достоевский, т, с.)

[2] См. в кн.: Дилакторская О.Г. Петербургская повесть Достоевского. – СПб., 1999. – С. 284-286.

Комментарии: 4
  • Гость 2 года назад | Изменено

    В самую суть....

  • Гость 2 года назад | Изменено

    ПРОХАНОВ СТАЛИНСКАЯ ТВАРЬ !

  • Гость 2 года назад | Изменено

    Сколько ей заплачено?

Присоединиться к проекту